Не злите великие державы

Последствия спецоперации по устранению иранского генерала Касема Сулеймани, ответной ракетной атаки Ирана на военные базы в США в Ираке без жертв и признания иранских властей в сбитом по ошибке украинском пассажирском «Боинге» с гибелью 176 мирных граждан нескольких стран, в том числе самого Ирана, сегодня активно рассматриваются со всех сторон. Мнения разные, но главная проблема кажется очевидной: мы живем на руинах мирового порядка.

Кто-то оправдывает решение Дональда Трампа устранить второго по влиянию человека в Иране генерала Касема Сулеймани (по объяснению американского президента, исходившее из необходимости защиты национальных интересов). Другие видят в этом лишь очередное проявление геополитического нахальства Вашингтона.

Поляризация в информационно-аналитическом сообществе автоматически формирует мейнстримные тезисы «за-против», очередные конспирологические теории и эмоциональные гипотезы, что препятствует объективному пониманию происходящих процессов.

Многие считают, что убийство Сулеймани может стать причиной новой крупномасштабной региональной войны на Ближнем Востоке, способной перерасти в мировую. На данный момент подобные прогнозы сродни гаданию на кофейной гуще — слишком много неизвестных переменных. Однако с точки зрения общей динамики развития международных отношений подобный сценарий развития иранского кейса не должен вызывать удивления.

Взаимоотношения между различными акторами мировой политики, как правило, имеют определенную иерархическую структуру, а ее стабильность и соблюдение правил игры зависят от состояния политического диалога между великими державами.

Средние или региональные державы образуют второй круг, а за ними следуют малые страны. О наличии фундаментальной независимости этих стран и речи быть не может — каждая из них в той или иной форме находится в сфере влияния основных игроков.

В данном случае под независимостью подразумевается наличие соответствующей ресурсной базы, позволяющей принимать самостоятельные стратегические решения. Другой важный критерий — возможность преодоления последствий тех или иных политических шагов.

Великие и региональные державы во многом вынуждены в одинаковой мере учитывать интересы друг друга, но по второму параметру первые обладают существенным преимуществом. Иными словами, региональным и тем более малым государствам приходится платить более высокую цену за чрезмерные амбиции, просчеты и ошибки.

При наличии конкретной системы правил каждый субъект четко ощущает пропорцию между «можно» и «нельзя». Великие державы рисуют красные линии, оповещая потенциального нарушителя о санкциях, которые будут применены в случае их нарушения.

Ключевая проблема современной международной политики заключается в том, что произошел слом классической системы взаимоотношений между великими державами.

Принципы невмешательства во внутренние дела друг друга (Вестфальская система), баланса сил (Венская) и разделения сфер влияния (Ялтинско-Потсдамская) определяли архитектуру международных отношений до 1991 года. Конечно, модель взаимовосприятия на основе этих принципов имела свои проблемы и недостатки, но она позволила выработать важный для глобальной безопасности продукт — стратегическую предсказуемость.

После Карибского кризиса 1962 года Советский Союз, ощутив серьезность последствий размещения своих ракет на Кубе, старался не нарушать красные линии в условной зоне «Доктрины Монро», а Соединенные Штаты вели себя достаточно корректно в социалистической зоне. Политические амбиции других стран были под контролем, и при необходимости великие державы могли применить любой инструментарий для их сдерживания или подавления.

Однополярная система, сложившаяся после окончания Холодной войны, ознаменовала внешнеполитическую гегемонию одной сверхдержавы — Соединенных Штатов. Некогда священные принципы международных отношений стали постепенно размываться, а американские политические мыслители не сумели предложить достойной альтернативы.

Идея исключительности теории демократического мира и священной миссии Америки как ее носителя потерпела фиаско, о чем ярко свидетельствуют глубокие кризисы современности.

Внутри самого гегемона усиливались нетрадиционные акторы, чьи узкие и корпоративные интересы (лоббисты, транснациональные корпорации) взяли верх над рациональными и прагматичными интересами государства. Возникла дилемма хвоста и собаки, породившая массу вопросов для аналитического осмысления. Кто больше заинтересован в размещении систем ПРО в Восточной Европе: американская нация или отдельные группы влияния в лице военно-промышленного лобби и польской группы влияния, постоянно говорящей о российской угрозе? Как конкретно выражался государственный интерес США в иракской кампании 2003 года, в отличие от очевидных дивидендов нефтяного лобби?

В подобных обстоятельствах началось стирание красных линий, которые определяли традиционную структуру взаимоотношений между странами-политическими тяжеловесами, средневесами и легковесами. Переоценка собственных возможностей и чрезмерное полагание на поддержку гегемона дорого стоили Грузии, которая, позволив себе войну с Москвой, поставила на кон свою государственность. Украина до сих пор расплачивается за свои попытки обхитрить две великие державы — Америку и Россию.

Региональные державы и даже малые страны стали все чаще дразнить великие державы, будучи уверенными в своей безнаказанности. Турция решилась сбить российский истребитель, а Иран — американский беспилотник. Тактическая сдержанность со стороны великих держав в этих и многих других случаях могла быть ошибочно воспринята как проявление слабости. Однако внутренний иммунитет рано или поздно срабатывает, и при определенном типе руководства великая держава может резко изменить свое настроение и реагировать традиционными инструментами жесткой силы.

Отношение Дональда Трампа к Ирану колебалось от резко отрицательного к умеренно отрицательному.

С одной стороны, он подкреплял агрессивную риторику конкретными прямыми (введение санкций, внесение КСИР в список террористических организаций) и косвенными (признание Иерусалима и Голанских высот за Израилем, продажа оружия Саудовской Аравии) действиями, с другой — избегал радикальных шагов, на которые его активно подталкивал уволенный советник по национальной безопасности Джон Болтон.

Ястребы и ряд лобби-групп требовали от Трампа более решительных мер в ответ на сбитый иранцами американский беспилотник и другие действия, в которых представители «партии войны» обвиняли Тегеран (например, обстрел нефтяных танкеров под саудовскими флагами и атаку на нефтяную инфраструктуру Саудовской Аравии). Трамп на удивление долго сдерживал радикалов и даже делегировал сенатору Ренду Полу — члену Чайной партии и яркому противнику войны — право вести переговоры с Ираном о снижении напряженности. С северокорейцами эта схема частично сработала, и были надежды, что и с Ираном все же найдутся точки соприкосновения.

Сейчас все вышло из-под контроля (в конкретных причинах нужно разбираться отдельно).

В нынешней ситуации хаоса и турбулентности в международных отношениях предсказать последствия и варианты дальнейшей эскалации невозможно. Но однозначно, что этот кейс станет одним из важнейших стресс-тестов для всей нынешней международной политической системы.